ПРОЩЕНИЕ (НЕДЕЛЯ СЫРОПУСТНАЯ).
Из книги протопресвитера Александра Шмемана «Великий пост»:
Наконец наступает последний день, обычно называющийся «Прощенным Воскресением»; но мы не должны забывать его второго литургического названия: «Изгнание Адама из рая». Это название действительно подводит итог всему подготовлению к Посту. Теперь мы знаем, что человек был создан для жизни в раю, для того, чтобы знать Бога и общаться с Ним. Грех лишил человека этой блаженной жизни, и существование его на земле стало изгнанием. Христос, Спаситель мира, отворяет двери рая всякому, кто идет за Ним, и Церковь, показывая нам красоту Его Царства, превращает нашу жизнь в паломничество к небесному отечеству. Итак, в начале Поста мы уподобляемся Адаму:
”Изгнан бысть Адам из рая снедию, темже и седя прямо сего рыдаше, стеня… Увы мне, что пострадах окаянный аз: едину заповедь преступих Владычню, и благих всяческих лишихся! Раю святейший, мене ради насажденный быв, и Евы ради затворенный, моли тебе Сотворшаго, и мене Создавшаго, яко да твоих цветов исполнюся. Темже и к нему Спас: моему созданию не хощу погибнути, но хощу сему спастися, и в познание истины прийти, яко грядущаго ко Мне не изгоняю вон.”
Пост освобождает нас от порабощения греху, от плена «этого мира». Но в Евангельском чтении последнего воскресения говорится об условиях этого освобождения (Матф. 6, 14-21). Первое условие – пост: отказаться от того, чтобы считать желания и требования нашей падшей природы нормальными; усилие освободить дух от диктаторской воли плоти, материи. Но для того, чтобы пост наш был настоящим, подлинным, надо, чтобы он не был лицемерным, «показным». Мы должны «явиться постящимися не пред людьми, но пред Отцем (Нашим), Который втайне» (Матф. 6,18). Второе условие поста – прощение; «если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный» (Матф. 6,15). Торжество греха, главный признак его владычества в мире, это ссоры, несогласия, разделения, ненависть. Поэтому первый пролом через крепость греха есть прощение: возвращение к единению, согласию, любви. Лучезарное всепрощение Самого Бога воссияет между мной и моим «врагом», если я ему прощу. Простить – это значит отвергнуть все счеты и расчеты человеческих отношений, предоставив их Христу. Прощение – настоящее «вторжение» Царствия Небесного в наш грешный и падший мир.
Пост по-настоящему начинается с вечерни этого воскресения. И эту единственную по своему глубокому значению и такую прекрасную вечерню не служат во многих наших церквах! Однако ничто лучше этой вечерни не показывает нам «настроения» Великого Поста в Православной Церкви, не вводит нас в него; нигде лучше не чувствуется ее глубокий призыв к человеку.
Служба начинается, как торжественная вечерня; священнослужители в светлых облачениях. Стихира на «Господи, воззвах…» (следующая после «Господи, воззвах») возвещает наступающий Пост, а за ним – приближение Пасхи!
”Постное время светло начнем, к подвигом духовным себе подложивше, очистим душу, очистим плоть, постимся я коже в снедех от всякия страсти, добродетельми наслаждающеся духа: в нихже совершающеся любовию, да сподобимся вси видети всечестную страсть Христа Бога, и святую Пасху, духовно радующеся.”
Потом, как обычно, следует Вход и пение «Свете Тихий…» Затем служащий священник идет на «горнее место», за престолом, и возглашает вечерний Прокимен, который всегда возвещает конец одного и начало другого дня. За этой вечерней «Великий Прокимен» возвещает начало Поста:
”Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя: вонми души моей, и избави ю.”
Вслушайтесь в особенную мелодию этого стиха, этого крика души, внезапно наполняющего церковь: «… я скорблю» – и вы поймете исходный пункт Поста: таинственную смесь отчаяния и надежды, тьмы и света. Все приготовление теперь закончено. Я стою перед Богом, перед славой и красотой Его Царства. И я сознаю свою принадлежность к этому Царству, сознаю, что у меня нет другого дома, другой радости, ни другой цели; и я сознаю также, что я изгнан из этого Царства во тьму и печаль греха, и… «я скорблю»! И в конце концов я сознаю, что только Бог может помочь моей скорби, только Он может избавить и спасти мою душу. Покаяние, – прежде и больше всего, – отчаянная мольба к этой божественной помощи.
Прокимен повторяется пять раз. И вот Пост уже наступил! Светлые облачения заменяются темными, постными, тушат яркое освещение. Когда священник или дьякон начинает вечернюю ектению, хор отвечает ему постным напевом. Первый раз читается великопостная молитва Ефрема Сирина с земными поклонами. В конце службы молящиеся подходят сперва к священнику, прося прощения, потом просят прощения друг у друга. Но в то время, как происходит этот обряд «прощения», и т.к. Пост начинается именно этим актом любви, единения и братства, хор поет Пасхальные песнопения. Нам предстоит сорокадневный путь по пустыне Поста, но в конце этого пути уже сияет свет Пасхи, свет Царства Христова.
Из книги С. В. Булгаков. Настольная книга для священно-церковно-служителей: Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства, 1913 г.:
В нынешний день, накануне святой Четыредесятницы, древние христиане, насельники монастырей, совершив вечернее Богослужение, поклонившись всей монастырской святыне и соутешившись за общей вечерней трапезой, торжественно совершали обряд взаимного прощения, и затем расходились по пустыне безмолвствовать и поститься в глубоком уединении, молиться и каяться и плакать о содеянных за все прошлое время грехах. Оттуда-то и возникли старинные обычаи, до сих пор еще честно соблюдаемые в некоторых особенно благочестивых старинных градах и весях святой Руси, например, в Москве и других. Там православные благочестивые люди, в сей прощенный день, ходят по монастырям, по древним соборам; кланяются святым мощам и особо чтимым святыням; заходят принять благословение к архиереям, предстоятелям церквей, благочестивым инокам; посещают дома сродников и знаемых, везде у всех прося прощения и благословения. В знак взаимного мира, прощения и соутешения, рассылают друг другу особые хлебы, которые приготовляются именно на сей день, как особые куличи на святую Пасху. А в монастырях, соборах, как и во всех церквах, повсюду совершается торжественный обряд взаимного прощения. В монастырях он совершается не всегда и не везде в церкви, но после вечернего Богослужения совершается в трапезе после прощального трапезования, по прочтении там же в трапезе малого новечерия. При прощении в некоторых монастырях, соборах и церквах поются ирмосы покаянного канона: “Помощник и покровитель бысть мне во спасение,” — поются, напоминая всем и каждому, что все мы “согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом” пред Богом нашим, “ниже соблюдохом, ниже сотворихом, якоже заповедал” Он нам. А в некоторых местах. по исконному обычаю, поется при обряде прощения с их припевами стихиры Пасхи: “Пасха священная нам днесь показася;” поется не без цели, напоминая нам, да и в сей день, как в день Воскресения, “друг друга обымем, рцем, братие! и ненавидящим нас, простим вся” и всем, ради постившегося нас ради, страдавшего и воскресшего Христа. Истинно и глубоко жаль, что эти добрые старинные обычаи исчезают; исчезают до того, что в некоторых местах, в некоторых кругах не остается их ни следа. Минуют в сей день и вечер храм Божий, в него и не заглянут, а соберутся в храминах увеселений; предаются там пресыщению всякого рода, излишеству возбуждающих удовольствий и проч. и проч. Это значит, люди заговляются. Для чего, в каких видах заговляются? Для того ли, чтобы поститься и молиться на завтра и дальше, каяться и плакать о грехах? Ничего не бывало. Заговляются ради самого заговенья, чтоб только сей святой христианский день и особенно ночь на святую Четыредесятницу провести по-язычески, как можно шумнее и веселее, только, не более. Я и говорю и повторяю, что от древнего обычая наших христолюбивых отцов осталось в некоторый кругах одно только языческое. Подавленное языческими обычаями, самое слово — “заговенье” потеряло свой первобытный христианский смысл. “Заговенье” — это “начало говенья;” а к нашему язычествующему времени оно переродилось в своем значении в усиленное пресыщение всякого рода. И вот после проведенной по язычески ночи заговенья, тускнеющие от бессонницы, утомления и пресыщения очи видят, наконец, мерцающее утро святого Великого поста. Утомленные за целую ночь треском музыки, пусторечия, нередко злоречия, шума и топота уши оглашаются под утро заунывным звоном великопостного колокола, приглашающего к утренней покаянной молитве… Что делать дальше? Усталые ноги тащат бренное отяжелевшее тело, а отупевшия чувства влекут изнемогшую от угнетающих впечатлений душу не на утреннюю покаянную молитву, о которой и не думалось, а в объятия тяжелого, не освежающего, не ободряющего, но еще более удручающего грешную душу сна… Так все изменяет у нас настоящий век! Так ослабевают все почти правила и обычаи христиане в наше время! Долг пастырей Церкви внушать своим пасомым, чтобы они “не сообразовались веку сему” (Рим. 12:2), “но стояли в вере” (1Кор. 16:13), “держались предания” (2 Фес. 2:16), во славу Божию, на пользу ближних и для спасения своей души соблюдали благочестивые обычаи и христианские правила, которым следовали наши добрые и благочестивые предки.