Его Преосвященству, епископу Йоэнсуусскому АРСЕНИЮ (Хейккинену), викарию Карельской епархии исполнилось 60 -лет.
Епископ Арсений широко известен в нашей стране и зарубежом как талантливый иконописец, художник, писатель, наставник, а главное, поборник красоты православного богослужения. Его Преосвященство открыт к общению и завоевал сердца многих. Русскоязычным православным Финляндии он близок тем, что он прекрасно владеет русским языком, которым он овладел обучаясь в Санкт-Петербургских Духовных школах. Владыко деятельно сотрудничает с приходским духовенством и активистами, поэтому многим знакома его отеческая улыбка.
В преддверии своего юбилея Его Преосвященство, епископ Арсений согласился подробно рассказать Русскоязычной информационной службе Финляндской Православной церкви о главных вехах своего жизненного и творческого пути, за что мы ему искренне признательны!
Спаси, Христе Боже, на многая лета!
Интервьюировал Владимир Сократилин
28 июля 2017 года
Хельсинки
Я вырос в деревне, отец мой был, как и отчим Христа плотником. Наша семейная жизнь была совершенно обычная и ничем не отличалась от чьей бы то ни было. Отец мой не был религиозен, а мать была верующей. Видимо, именно пример матери повлиял на меня. Она до самой смерти, а умерла она у меня дома 93 лет от роду, читала вечерние молитвы. Поэтому пример матери убедителен. Как и все мы, она была не безгрешна, но она могла давать непосредственные и дельные советы, как это могут делать и не слишком образованные люди. К примеру, она говорила: «Молчаливый – самый умный из дураков». Если возникнет распря, то решить её можно промолчав, не ввязываясь в пустые прения. Хороший совет, и теперь я его даю другим.
Семья наша была неправославная – мы были лютеране. Дом наш был в сельской местности, а автомобиля у нас не было. Ближайшая часовня была в д. Алапиткя (там были и лютеранская, и православная часовни), до неё было 8 километров. Тяжело добираться. До райцентра – 20 км… В церковь мы не ходили, ни в какую. Первый раз я пошёл в церковь в армии, и после этого стал посещать именно православную церковь. Это было в Кайнуу, я служил в учебной части Бригаде Кайнуу, там было легко пойти в церковь, нужно было только доложиться: «Можно на Литургию?». «Валяй!». Там служил отец Пентти Хаккарайнен. Когда мы были в лагерях, он приезжал, чтобы служить там. В моём отделении были и православные, но эти ребята на службы не ходили, отправляли меня.
В школе я посещал занятия по основам веры. У меня было 10 баллов по основам веры (отличная оценка – В.С.). Я всегда интересовался верой и историей. В то время не было в обычае возить классами в церковь. Это довольно новый обычай… Сейчас так много изменилось: учебники, да и всё остальное… может быть в 80-е годы, да и тогда ещё никого никуда не возили. Это всё произошло как результат развала религиозного воспитания в семье. Учителя видели положительным, если бы у ребёнка сложилось хоть какое-нибудь представление о Церкви.
У Вас был какой-либо ранний опыт веры, может быть даже не связанные с какой-то определённой церковью?
Нет, нет.
То есть всё стало открываться только в армейский годы?
Я раньше стал интересоваться. Но на мой духовный рост исключительно повлияло знакомство с Иной Коллиандер (художник и иконописец, супруга исзвестного православного писателя и мемуариста Тито Коллиандера – В.С.), с которой я познакомился, может быть, в 1974 год.
В 1970 -е гг. Союз графиков Финляндии организовывал временные выставки по всей стране. Их устраивали когда в библиотеках, когда – где, в зависимости от возможностей. В Лапинлахти эти выставки тоже проводились. Я на них все ходил в школьные годы. И на одной из таких выставок были представлены ксилогравюры Ины Коллиандер. В одной из них была использована такая особая рисовая бумага… Подобная той, что раньше использовалась на таких шарообразных светильниках. Я в то время уже делал гравюры на дереве, поэтому я задумался: «Что это за бумага, такая?». В то время была японская похожая бумага, но такой я не видел. И я подумал, что может быть, она мне ответит, если написать. Я выяснил адрес и написал. Прошёл месяц-полтора, и она ответила. Извинялась, что была с мужем в Италии и только сейчас ознакомилась с корреспонденцией, что письмо моё ей понравилось, и спросила, не мог бы я отправить её какие-то свои работы для знакомства. Я был поражён! Отправил ей какие-то свои работы, а она обратно вместе с ними прислала мне и три своих работы. Мне?! У меня, бедного студента тогда, не было бы средств, чтобы купить их. Он писала, что отправляет мне свои работы, и не могли бы мы вступить в переписку. С этого всё началось.
Мы стали переписываться, по крайней мере, раз в неделю уходило письмо. Потом я повстречался с ней. Они жили на Runeberginkatu 50 A 18 (адрес в Хельсинки – В.С.). Это была квартира Шведского союза писателей. Квартира была такая, что в конце прихожей был маленькая комната, где обычно общались за чаем, направо была комната Тито (Тито Коллиандер, финляндский православный писатель, мемуарист и переводчик – В.С.), налево – комната Ины, из которой можно было пройти в кухню. Там, обычно, втроём мы общались и пили чай.
Так я познакомился с Иной. Понемногу, наши беседы стали обращаться к теме религии. Она отправила мне на Рождество в подарок книгу Тито «Православная вера и жизнепонимание» (не переведена на русский язык – В.С.)… В то время финноязычных книг о Православии было очень мало. К тому же, у меня не было средств, чтобы их покупать. Мы жили скромно, отец работал, мать – нет, трое детей в семье, денег я не получал… Книги были тогда дорогие. Как, впрочем, и иконы…
Так, это стало понемногу интересовать всё больше и больше. Мы писали друг другу о многом. Я решил перейти в Православие и попросил её быть моей крёстной. Он ответила, что ей уже возраст не позволяет, к тому же этот так далеко (я жил тогда в Суолахти), не мог бы я спросить кого поближе. Я был немного разочарован… Крёстными моими стали Мартта и Алви Баляскины.
Книга «Касание древа» была благодарностью за всё, что я получил от неё. Всё происходило, наверное, так: на Валааме справляли рождество Юкка и Лииса Виртанен (телеведущий, артист, писатель и поэт и его супруга – В.С.), Вилле Виртанен (театральный режиссёр и писатель) – В.С.) и Эийа Вилпас (артистка, супруга Вилле Виртанена – В.С.), с ними была сестра Вилле – гримёр. Пили чай, и шёл разговор о написании книг. Юкка сказал, что это просто. Нужно только терпение досидеть, пока книга не готова. Хорошо, конечно, сказано, и мне эти слова тогда открыли, что большего и не нужно ничего, кроме усидчивости. Люди пишут книги!
Потом появилась Тайна Ламмассаари (ныне директор Художественного музея в Хямеенлинна – В.С.), и я спросил, могу ли я использовать её диссертацию в написании книги про Ину. Я обещал сделать всё остальное, попросил только разрешения на использование диссертации, в соавторстве. Я и поставил её имя первым, хотя, на самом деле, я всё сделал сам, написал всю книгу. Я провёл большую работу: интервьюировал людей, которые уже умерли… Этого невозможно было бы сделать сейчас. Ваппу Юркка, Пентти Каскипуро, Фреди Гунст, ну, и дети, с Сергиусом я тогда и познакомился (ныне протоиерей Сергиус Коллиандер – В.С.), Марию и Кати (дочери Ины и Тито Коллиандер – В.С.) я встречал раньше. С Сергиусом я тогда виделся в первый раз. Он тогда не был ещё на Валааме, а работал переводчиком. Жили они тогда в Мянтсяля.
Я помогал организовывать последнюю поездку Ины в Ленинград. Елена Никканен (бывший заведующая Валаамскими реставрационными мастерскими – В.С.) просила меня помочь, нужно было посетить Веру Владимировну Милютину и договорится о приезде Ины. Я был знаком с ней ранее, потому что Ина рассказывала о том, что там у неё живёт давняя подруга, подруга детства. Я организовал эту встречу, они поговорили… Это было в мае, а Ина умерла в в ноябре. После этого я решил, что мне надо Веру порасспросить, что я и сделал. Никто другой, ведь, этих историй детства не знал. Даже дети не знали…
Во время учёбы в Куопио я составлял историю Коневского монастыря. Ина тогда сказала мне, что ты будешь сталкиваться с неприятными вещами, но помни, что о них нужно писать так, чтобы последним оставалось хорошее. О них нужно говорить, но на них нельзя зацикливаться. Их нельзя выносить в заголовок. Это очень хорошо сказано! Это я помнил всё время, пока писал книгу…
Как родители отнеслись к Вашему решению стать православным?
Никак. Так же, как и к монашескому постригу. У меня такие родители были, что никогда дома не спрашивали: «ты уроки сделал?». Считалось, что ты сам ответственен за свою жизнь, делать уроки и преуспевать в жизни – твоя собственная ответственность. Поэтому и в вопросы выбора никогда не вмешивались.
Отец много читал: художественную литературу, политическую, мемуаристику. Отец был необразован, в школьном смысле слова, но начитан. Он был из бедной семьи. Их было в семье семь братьев, и они работали для того, чтобы одному дать образование. Один из них и стал прорабом. Отец остался неучем, хотя и занимался языками и так далее. Он был очень способным.
У Вас есть сёстры или братья?
У меня есть сёстры и братья. Отец был дважды женат. Он овдовел и после этого женился на маме. От первого брака у него оставались сын и две дочери. С мамой они прижили двух дочерей и меня, младшего. У него был старший сын, и младший – тоже сын. Мы все поддерживаем тесные отношения. Вот, вчера, в последний раз с сестрой виделся, она живёт в Иисалми…
Кто составлял круг Ваших знакомых?
Я никогда не был один. В детстве у меня было много друзей, с одним из них мы до сих пор поддерживаем отношения, встречаемся.
В школьные годы я в, большей степени, вошёл в местные культурные круги. В Лапинлахти жили Халонены, потомки Халоненов (известная фамилия финских художников – В.С.), Миина Яккиюрккя (скотовод и скульптор, активист традиционных форм скотоводства – В.С.), Пааво Халонен (скульптор – В.С.) – в общем, все те, кто работал в области изобразительного искусства.
В семинарские годы я познакомился с выходцами из Турку: Кари Коткаваара (доцент, специалист в области Истории искусств – В.С.), с женой Ханну Пёюхёнена (доктор богословия, ныне возглавляет Фонд «Афон» – В.С.) , он тогда был лютеранским священником, Эеро Лахтиненом (православный общественный деятель – В.С.), Туули Сантакари, и конечно, людьми искусства из Куопио. Я был председателем Общества живописи г.Куопио.
Я всегда был с людьми, знакомился с самыми разнообразными людьми.
Где Вы учились до армии?
Нигде. На самом деле, я был в поиске. Хотел было учиться профессиональной живописи. Родители, однако, считали, что это совершенно ненадёжно. В этом вопросе я оказался послушным сыном и не стал учиться. Сейчас, думаю, что и хорошо, что не стал. Живописи я никогда не учился. Дня, когда я начал писать не помню. Сохранились мои рисунки трёх-четырёхлетнего возраста.
Для своего возраста, я много читал о живописи. В Лапинлахти – огромная библиотека, и я пользовался её услугами, ну, и конечно, услугами библиотечного автобуса. Читал также художественную и научную литературу… Стихами я тогда не интересовался… Теперь читаю и стихи. Когда я учился в России, то купил в «Берёзке» сборник стихов Арсения Тарковского. Теперь приобрёл кое-что по-гречески тоже. Их, ведь, в принципе, невозможно переводить… Поэтому я считаю, что хорошо, когда можешь хоть на каких-то языках читать в оригинале. Появляется глубина…
Теперь несколько слов об учёбе в Ленинграде. Как Вы там очутились?
Начнём с того, как я очутился в Духовной семинарии. В 1970 -х годах я работал добровольцем на Валааме.
После армии я поступил в Суолахти в санатории для лиц с задержкой развития «Суояринте». Моя сестра работала там сиделкой. Она сказала, что открывается место практиканта в слесарной мастерской. У меня руки-крюки, поэтому какой из меня слесарь вышел бы! Но я поступил на это место и отработал там месяц. Тогда начался набор в школу сиделок. Я подал заявление и поступил. Отучился полтора года и так снова вышло касание на культурные круги, теперь уже поп-музыки. Я познакомился с Яри Кнууттиненом, лидером групп «Se» (русск. «Это»), популярной в 70-80 -х годах.
В 1979 году я собирался ехать в Грецию, решил побывать на Афоне. Я всегда старался подкопить денег и летом на месяц поехать куда-нибудь. Там, этот месяц, грыз ногти и питался всухомятку. Я ездил в Грецию, в Италию, в Южную Европу, главным образом ради культуры. Посещал музеи в Вене, Чехословакии и так далее. Тогда это было дёшево, нужна была только подпись в анкете в студенческом офисе и – вперёд.
Так вот, я решил отправиться на Афон. Подошёл к архиепископу Павлу (покойный архиепископ Карельский и всея Финляндии – В.С.) за рекомендацией. Это случилось на Валааме. Архиепископ написал рекомендацию по-французски, а я французского не знал, и прочитать эту рекомендацию не мог. Осенью, когда мы уже приступили к учёбе в семинарии, я показал эту рекомендацию Юрки (Юркки Поута, преподаватель Основ веры и иконописец – В.С.), он до этого изучал в Университете г. Ювяскюля Историю искусств и французский. Он сказал: «тут написано, что ты осенью поступаешь в Семинарию!». Я удивился потому, что на момент написания, ещё даже набора не было объявлено. Провидец!
В мае я ездил в Грецию, а только за месяц до этого Юрки стал меня уговаривать поступать вместе с ним в Семинарию осенью, что ему надоела история искусств и французский. Я ответил, что вряд ли, потому что я только что закончил училище, полтора года позади… Он всё уговаривал, и даже подал за меня документы. Я вернулся из Греции, а меня уже ждало приглашение на собеседование. В июне было собеседование, и нас приняли в Семинарию.
Жизнь пошла по-новому, мы переехали в Куопио, где в то время находилась Семинария. Юрки затащил меня в Семинарию, но через год сказал, что уходит. Я ответил, что нет: «Ты меня сюда затащил, здесь мы и будем учиться все четыре года до конца!». Он – мой лучший друг. Был им тогда, остаётся им и сейчас.
А что забросило Вас из Куопио в Ленинград?
В 1979 г. во епископа был избран Пертти Рантала (покойный епископ Йоэнсуу Алексий – В.С.). Он был альбинос и очень плохо видел. Я ходил к нему помогать по хозяйству. Мы подружились. Я ходил ему за покупками, часто служил при нём иподиаконом… В мае 1983 г. я столкнулся с ним на Kauppakatu, на углу Музея искусств и Церковного парка. Он смотрел всегда так немного искоса и спросил: «Давно тебя не видно было. Чем занят?». Я ответил, что экзамены сдаю. Он спросил: «А что собираешься делать после Семинарии?». Я сказал, что буду устраиваться учителем основ веры. Он сказал: «Ничего подобного. Тебе надо продолжать учиться. Поедешь в Россию.». Я заартачился: «Ну, уж нет. Целых четыре года учился – теперь работать!». Он мне: «Ты как с архиереем разговариваешь?! Завтра утром – на приём к архиепископу, поедешь в Ленинград.». Я пытался ещё что-то вставить, но он уже отвернулся и пошёл по улице прочь…
Вы тогда уже говорили по-русски?
Ни слова… Хотя, вру, мы учили русский, но учили так, что никто не говорил ни слова. Епископ Алексий, как раз, присутствовал у нас на экзамене. Он потом пришёл ко мне и сказал: «вот, это был спектакль!». Пришлось ему слушать сатирический спектакль, где действующие лица друг друга не понимают.
… Так, вот. Я тогда купил, что мне было нужно, вернулся на Karjalankatu (адрес Православной семинарии в г.Куопио – В.С.) и рассказал Юрки, что видел епископа Алексия. Спросил, что делать. Он сказал, что будем вечером дежурить, потому что ему, наверняка, надо сначала с архиепископом Павлом переговорить. Весь вечер просидели у окна, но не видели, ни его, ни Павла… На следующий утро я подошёл к секретарю Макарию Лехтимяки, с которым мы были хорошие знакомые. Так и так, рассказал как всё было, и попросил сходить к Павлу и спросить, между делом, не звонил ли Алексий ему по моему поводу? Тот собрал какие-то бумаги, пошёл в кабинет. Через некоторое время вернулся. Говорит: «я ненароком у него спросил, не звонил ли епископ Алексий. Он ничего не ответил, а бумаги попросил подать. Я у него во второй раз спрашивать не стану». Я спросил совета у Макария. Он сказал, что лучше, наверное, ехать, чтобы не оказаться в сложном положении. Позвонил в кабинет сказать, что тут семинарист на приём просится с делом каким-то. Я пошёл на приём, спросил не звонил ли епископ Алексий по поводу моего отъезда в Россию. Архиепископ ответил, что знать ничего про это не знал, но идея хорошая. Он возьмёт дело на свой контроль. Я опять пытался, было, отказываться, но он настоял: «Это верное решение. Там давно никого наших не было». Я потом Алексию наговорил за это, но он только рассмеялся…
Осенью я поехал, а туда (я, ведь, и не знал об этом ничего) ещё и Юрки Хяркёнена послали (ныне протодиакон, богословский секретарь архиепископа Льва – В.С.).
То есть вы были первые, кто туда поехал учиться после долгого перерыва?
Да, да. Нам с Юрки было интересно там, особенно первый год (потом Юрки уехал, а я продолжил учёбу). Мы изучали русский язык. Преподавателем нашим была Нина Фёдоровна. ОнA не говорила ни на каком иностранном языке. Поэтому преподавание было на детском уровне: смотри, слушай, повторяй. В конце первого семестра я пошёл жаловаться нашему попечителю отцу Богдану Сойко (ныне настоятель Никольского Морского собора в Санкт-Петербурге – В.С.), неужели нет никого, кто бы мог по-английски хотя бы грамматику объяснить. Она, конечно, была милая бабуля, но должен же быть хоть какой-то общий язык. Чему-то мы, конечно, у неё научились.
В января 1984 г., спустя полгода после начала нашего обучения русскому языку скончался епископ Алексий. Я успел на Рождество побывать в Финляндии и поблагодарить его за возможность поехать на учёбу. Так, я там и учился.
Осенью 1984 г. начался собственно уже учебный год. Было тяжело. Я бы бросил всё после первого семестра, если бы не епископ Назарий (Назарий Лавриненко, сокурсник Владыки Арсения, ныне епископ Кронштадтский, наместник Александро-Невской Лавры – В.С.). Я его сначала даже побаивался… Учились мы с обычным курсом, многие из студентов приехали из таких мест, что, наверняка, первый раз в жизни иностранца видели. Прямо, вслед плевали. Такой, вот, опыт. Потом подружились, познакомились, нашлось что-то общее… Теперь, уже задним числом, на встречах сокурсников выясняются детали… Так, один сокурсник рассказал, что он, в самом деле, был уверен, что фрукты, которые я привозил как гостинцы, мне были даны государством, чтобы я мог продемонстрировать преимущества капиталистической системы. Он сказал, что поверить не мог, что у вас в это время года есть апельсины… Я сказал: «Ты никогда не говорил об этом». Он ответил: «не говорил, но думал».
Это было во многом прекрасное время для меня. Во-первых, я выучил язык. Для меня был совершенно новый опыт – студенческая взаимопомощь. Все старались мне помочь. Все, буквально! Спрашивали, сдал ли я экзамен, понял ли, о чём речь, не нужна ли помощь и так далее. Здесь же каждый учится сам по себе, копается. Никто никому не помогает. А там все помогают всем. Это было для меня ново.
Если кто праздновал день рождения или День ангела, все собирались вместе праздновать. Такая была общинность. Потом стали уже знакомится по интересам внутри курса: кто интересуется искусством, кто литературой… Составляли списки нужных книг, давали денег с собой, и, по очереди, ходили по букинистическим магазинам, покупали друг другу.
О чём Вы скучаете из того времени?
Оттуда было трудно уезжать. Я там был интегрирован в общество, у меня были связи. Например, в букинистических магазинах: я составлял списки необходимых книг, мне их откладывали. Связи нельзя было оставить кому-то в наследство.
Моим духовным чадом был Владимир Чернов, тенор, солист Кировского театра, позднее пел в Метрополитан Опера и выигрывал вокальные конкурсы. Он мне доставал контрамарки на любые спектакли, и в последний год я бывал в Мариинском уже каждую неделю.
Теперь художественные круги. Через Геннадия Зубкова я познакомился с авангардистами, кто был ещё жив.
По ком Вы скучаете, из тогдашних Ленинградских знакомых?
Очень редко видимся с епископом Назарием… Если бы не он, я не закончил бы Духовную Академию. Ему я обязан академическим значком.
В то время тем, кто заканчивал Духовную Академию и был в священническом сане давали наградной наперстный крест. Поскольку я состоял в другой церковной юрисдикции, то тогдашний митрополит Алексий (впоследствии патриарх Московский и всея Руси Алексий II – В.С.) пригласил меня в алтарь Свято-Троицкого собора в Лавре и дал этот крест в руки, в шкатулке. Он дал мне сам крест, но не мог пожаловать права его ношения. Я этот крест так никому и не отдал. Он у меня остался как память.
Теперь о выборе. Вы избрали тогда путь монашеского подвига…
Я и раньше думал об этом. Но тогда… На первом курсе я познакомился с будущим епископом Назарием. Он был уверен, что его не постригут в Академии. Я предложил пойти к ректору, и просить, чтобы нас как сокурсников постригли в монашество вместе. Так могло получиться. Я, со своей стороны, спросил у архиепископа Павла. Ответ был положительный. Однако, я тогда совершил техническую ошибку. Я не спросил благословения у архимандрита Пантелеймона (ныне митрополит Оулусский на покое – В.С.). Он был тогда игуменом Валаамского монастыря. Архиепископ должен был знать порядок и меня поправить… Сегодня, если кто приходит ко мне спрашивать о чём-либо «через заднюю дверь». Я всегда начинаю с того, что порядок такой-то, и нужно делать так-то, чтобы не было проблем. У меня проблем не возникло, потому что архимандрит Пантелеймон – человек добрый. Однако, когда я первый раз приехал на Валаам, он сказал мне: «Ты здесь не выдержишь.». Такое, вот, приветствие. А я подумал, что с Божией помощью я, конечно, справлюсь.
Вы не разочаровывались в сделанном выборе?
Нет.
Что даёт Вам силы как монаху? Ведь, в любом подвижничестве всегда есть и взлёты, и падения.
Я думаю так, что тут всё довольно ясно. Когда в церквях совершаются богослужения, то возносимая на них молитва… Я помню, мы были ехали на похороны Тойво Йокинена, верного друга Валаама и Линтулы (бывший коммерсант из г.Хямеенлинна, много помогавший монастырям – В.С.), которого я знал ещё с 1970 -х гг. В машине были игумения Марина, архимандрит Герман (покойная настоятельница Линтульского монастыря и линтульский монастырский духовник – В.С.) и я. Они забрали меня с Валаама. На линтульской машине мы отправились в путь. По дороге, к какой-то момент, игумения задала мне этот же вопрос, не думал ли я когда-нибудь оставить монастырь. Я казал, что у меня и в мыслях нет. Тогда JA спросила у о.Германа. Он ответил, что много раз, но столько вещей, что паковать не хочется. Мы долго смеялись…
Я всё-таки, в душе, оптимист. Я мыслю, как это было сказано в некрологе президента Койвисто: «если мы не уверены в том, что произойдёт, то будем предполагать, что всё обернётся ко благу». Это мой девиз. Одна из близких к Валаамскому монастырю художников, Леена Луостаринен злилась: «как ты можешь быть таким надоедливым оптимистом?». Я же уверял её, что всё так или иначе обернётся добром.
Хотя Вы уже и говорили об этом, но не могли бы рассказать, чем для Вас являются богослужения и, вообще, молитва Церкви?
Для меня богослужения и молитва – источники, из которых я черпаю силы. Безотносительно. В монастыре, я помню, иногда не хотелось идти в церковь, но каждый раз возвращаясь оттуда, я возвращался новым человеком. Когда я был экономом монастыря, иногда на службе меня посещали мысли и идеи, казавшиеся хорошими. Относительно них я всё же не был уверен, от Бога ли они, потому что на службе надо молиться, а не размышлять. Теперь такой потребности думать о делах на богослужении нет. Можно себе позволить просто быть на службе. Это укрепляет.
Я люблю служить в маленьких помещениях, например, в д. Сонканяранта (в деревне небольшая церковь св.прор.Анны – В.С.)…
Вы любите служить сам или молиться?
Служить… ну и молиться тоже. Всё-таки, больше я люблю служить. Это главная задача архиерея – возглавлять богослужение, наставлять других. Обязательно!
Вы начали свой монашеский подвиг в Ленинграде и продолжаете его здесь? Вы ощущаете какую-либо разницу?..
Разница есть. В Ленинграде я, к сожалению, научился какому-то духу законничества. Всё в жёстких рамках. Позже, когда я посетил Афон, и разговаривал с ними по-гречески, я стал понимать чуть больше. Я увидел, что монашество может быть внутренне свободным, проникнутым духом товарищества, радостным… И когда я некоторое время назад, по стечению обстоятельств, замещал в должности архимандрита Сергия (настоятель Валаамского монастыря – В.С.), я пытался что-то от этого духа привнести в жизнь братии. Я приглашал их к себе, и мы свободно общались. Никакого нытья! Теперь радостно вспоминать об этом, и когда я бываю на Валааме, то, часто, не надо ничего говорить, достаточно одного взгляда… и расплываешься в улыбке. Добрая память осталась.
Каким Вам самому представляется монашество?
Я понимаю монашество так. Церковь учит о двух путях спасения: брак или монастырь. В той ситуации я принял одно из двух. Взявшись за плуг нет смысла оглядываться назад. Не надо раздумывать правильно это решение или нет. Человеку нужно искать счастья там, где он находится. Если меня спросить, счастлив ли я, то я отвечу, что меньше, чем в монастыре. У меня больше нет той поддержки, которую община оказывала мне там. И нет единомышленников, с кем можно было бы поговорить… Есть у меня, конечно, кошка. Но она молчит. Когда мама была жива, мы с ней трапезничали вместе несколько раз на дню и успевали обсудить вечерние новости, то одно, то другое. Вот, этого мне не хватает… Но таким собеседником может быть только родственник, никого другого на это место не найти.
Вас выбрали епископом. Этому предшествовало Ваше согласие. Вы помните свои ощущения от того момента? Для монаха это серьёзный шаг?
Этому предшествовал разговор с архимандритом Сергием… Помню, конечно. Ну… я даже не знаю, можно ли здесь говорить о каком-то серьёзном шаге? Это если только не умеешь убираться, стирать, еду готовить, если не умеешь служить… Я был экономом монастыря при архимандрите Пантелеймоне. Администрация и бухгалтерия были мне знакомы с тех лет.
Ваше, Владыка, монашеское жительство в Валаамском монастыре в Хейнявеси началось в 1986 г. В то время игуменом монастыря был Пантелеимон, архимандрит Симфориан уже отошёл в мир иной. Чем Вам запомнилось то время?
Регулярными богослужениями. Меня тогда удивило, что по предложению Архиепископа Иоанна (покойный архиепископ Карельский и всея Финляндии Йоханнес Ринне – В.С.) было прекращено совершение ежедневных литургий, и архимандрит Пантелеймон с этим согласился. Он тогда, видимо, устал…
Великолепной библиотекой. В моё время и моими усилиями туда переместили старую библиотеку и архив. Я сам всё на себе таскал. Здание было уже много лет, как построено. И только в 1990-х я получил благословение всё организовать и организовал. Это было мне важно.
Я запомнил отца Ефрема (о.Ефрем Виртанен подвижник Ново-Валаамского монастыря – В.С.), являющегося для меня во многом примером. Настоящий человек.
Ваше кредо, как архиерея?
По-моему, архиерею очень важно знать спектр своих основных задач. Если о них нет ни малейшего представления, то выбор ошибочен. Основных задач в архиерейском служении три:
1) Совершение архиерейских богослужений и рукоположение клириков.
2) Забота о духовенстве и подчинённых. Сейчас я отсутствовал некоторое время и в приходе Иисалми тоже не мог с регулярностью этим заниматься, но до этого я раз в месяц звонил всем настоятелям. Не всем священникам, а настоятелям, потому что они действуют дальше. Это пирамида власти такая. Кроме того, всегда есть риск, что заступишь не на свою территорию.
3) Раскрытие Традиции Церкви на языке сегодняшнего дня.
Всё остальное – не дело архиерея.
Вы долго были в академическом отпуске? Как продвигается диссертация? Какие у Вас, Владыко, мысли и чувства по этому поводу?
Написание диссертации продвигается. Чувства добрые. И не только потому, что можно было много читать, писать и размышлять над вопросами в диссертации заявленными, но главное, что полгода я был оторван от рутины. И хотя, это был не отпуск, и я дисциплинированно трудился, о чём свидетельствуют результаты… Все же, некоторым образом, это был отпуск.
Шестьдесят лет ещё не большой возраст. Вы – в силах и здравии. Чего, на Ваш взгляд, вы уже достигли, за что потом не будет стыдно?
В качестве викарного архиерея Карельской епархии мне удалось наладить региональное сотрудничество четырёх епархиальных приходов. До моего вступления в должность его не было. И это было непросто.
Вижу также ценным, что мною были закрыты три периодических издания: прихода Тайпале, прихода Йоэнсуу и совместного приходского листка западных приходов. Таким образом удалось привнести хоть какой-то порядок в церковную издательскую деятельность. На мой взгляд, ещё три лишних издания осталось: в Турку, Хельсинки и Оулу. Нам, шестидесяти тысячам православных, вполне хватило бы одного журнала, в котором были бы выделены достаточно страниц епархиям и местным приходам.
Что ещё после меня останется… Близость к приходскому духовенству. Я им оказываю всю посильную помощь и поддержку. Помимо этого, что-то останется в книгах. Нужно, конечно, больше думать о духовном наследстве…
Вопрос, на который, Владыко, можете не отвечать. Какая в Вашей жизни главная неудача? Что бы Вы теперь сделали иначе, если бы такая возможность представилась?
… По-моему, по работе у меня не было неудач. Дел, с которыми я бы не справился – таких не было. Самое неприятное дело, которым доводилось заниматься, это экономическое оздоровление Валаамского монастыря: приходилось увольнять, отправлять в отпуск за свой счёт – вот, это было тяжело.
Сегодня, вступая в «золотой возраст», чего бы Вам ещё хотелось достичь?
Прежде всего я протестую всеми фибрами души, когда празднуют юбилеи. Прошу это особо подчеркнуть, что празднование юбилеев не является православным обычаем, но заимствовано у протестантов. Я считаю этот обычай совершенно чужим. С другой стороны, можно было бы отмечать именины (день ангела, день святого покровителя – В.С.)…
У меня нет, каких-то особых целей. Я живу, что называется «с коротким прицелом». Меня часто спрашивают, что я буду делать, когда приеду через месяц? Я не думаю так задолго. Я планирую не дальше завтрашнего дня: прожить завтра достойно. Чего печалиться о днях, до которых мы, может быть, не доживём. Кари Коткаваара хорошо сказал, однажды: «это как верстовой столб в некролог». Осталось-то не больше тридцати лет…
О дне сегодняшнем. Кто сейчас, Владыко, с Вами рядом? Кроме кошки, конечно…
Мои близкие – все вне церковных кругов. Хороший совет мне дал отец Прокопий из Афин (ранее архимандрит, член Священного Синода греческой Православной Церкви, настоятель храма в честь святого великомученика Пантелеимона в Афинах, ныне епископ Христианополиса- В.С.): «с духовенством и сотрудниками отношения надо сохранять профессиональными, подружись с ними, и тебя постигнут одни горести».
Вы живёте в школе, в которую сами когда-то ходили. Там не пахнет печёночной запеканкой? Кошмары не мучают?
Нет, не пахнет ни печёночной запеканкой, ни детскими носками… Когда я её покупал, я никак не мог вспомнить, где там были двери и печи. Так, всё изменилось. И теперь после переезда сделано много. Посторонние и не догадаются, что там когда-то была школа.
Чем Вы увлекаетесь, если остаётся свободное время?
И на доброе и на плохое у человека всегда есть время. Лжец тот, кто говорит, что у него времени нет. В конце концов, есть положенные по закону выходные. Я увлекаюсь литературой, музыкой, живописью. Я пишу, но при этом, я являюсь как производителем, так и потребителем… В отношении музыки я всё же потребитель. Ухаживаю за садом, двигаюсь, остаюсь в своих килограммах. Ни одного не прибавилось за 12 лет.
Владыко, что для Вас иконопись?
Ну… в валаамские времена иконопись была для меня одной из форм труда. Более того, она позволяет, так сказать, выйти за рамки времени. Можно писать икону и не смотреть на часы… Это часть меня. По мере продвижения научных занятий, со временем, я стал думать, что вопрос гораздо шире, чем он ставился до 1950 -х годов в современном богословии иконы, как оно нам подавалось, с оглядкой на Средние века… Если упрощать до чёрно-белого, то молитву людей, живших в XVIII-XX веках и молившихся перед неправильными иконами, можно признать неправильной… Вот, преподобный Серафим Саровский. Какая у него Богородичная икона была? «Умиление» – такая романтическая… Я вижу так, что в каждое время есть свои положительные моменты. Ни кому не придёт в голову считать новописанные иконы средневековыми. Всему своё время.
Как Вы нашли икону для себя?
В армейские годы, в г. Каяани. Тогда, как раз, в Народном университете в Кайнула был организован кружок иконописи. Туда я пошёл. С этого всё началось. Преподавал там Каарло Туоми, школьный учитель, лютеранин. Уровень был довольно скромный. В то время было очень мало образцов: книг, открыток… Образец было трудно отыскать. Теперь, только начни искать – полно! Мне повезло в том смысле, что я нашёл хорошего учителя в г. Ювяскюля, Аннели Рости. В Семинарии в Куопио у меня уже был очень хороший учитель – Петрос Сасаки.
Творчество какого иконописца, Вы можете назвать образцом для подражания? Кого, в этом смысле, считаете своим наставником?
Конечно архимандрита Зинона (Зинон Теодор, архимандрит, выдающейся современный российский иконописец – В.С.). Я познакомился с ним ещё в Ленинграде. Когда мы с ним только познакомились, настоятелем Псково-Печёрского монастыря, где он жил был Гавриил (Гавриил Стеблюченко, архимандрит, ныне архиепископ – В.С.). Я был уже иеромонах. И вот, на Светлую седмицу, в алтаре, во время приветствий он, вдруг спросил у меня: «когда ты женишься?». У меня – клобук на голове и всё такое… Я задумался, чтобы такое ему ответить, и сказал: «только после Вас!». На это он ничего не сказал. Он – своеобразный… Отец Зинон дал мне тогда один адрес в городе и сказал, чтобы я ему никогда не писал в монастырь, а писал бы по данному адресу. Ещё договорились какой значок на конверте я должен был ставить, чтобы получатель знал, что письмо адресовано о. Зинону. Так мы и переписывались. Он сказал, что архимандриту совсем не обязательно знать всё. Он же вскрывал все письма братии. У него даже охранник был… чтобы ненароком не зашибили.
Последние годы Вы много путешествовали в Греции и по миру, изучали иконы. Кого из современных иконописцев Вы могли бы поставить рядом с отцом Зиноном?
Конечно, отца Луку из монастыря Ксенофонта на Афоне. Его. Теперь их двое, больше и не надо.
Ваша любимая книга?
Я бы сказал, что «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Она очень многоплановая. Не могу сказать, что перечитываю её ежегодно, но прочитал уже много раз. Там всегда можно отыскать, что-то новое.
Любимое время года?
Лето. Я летом родился.
Из святых отцов Церкви, наследие кого Вам ближе всех?
Святого Максима Исповедника.
Епископ или монах?
Епископ.
Учить или учиться?
Учиться.
Писать или читать?
Это невозможный вопрос. Эти процессы нельзя разделять. И то, и другое.
Рисовать или живописать?
Рисовать. Вся моя живопись строится на твёрдом рисунке. Рисовать.
Пешком или на машине?
Пешком.
Смотреть или слушать?
Смотреть.
Рассказывать или показывать?
Показывать.
Пробовать или вкушать?
Вкушать.
Что Вам трудно переносить в человеке или, может быть, вообще?
Когда не называют вещи своими именами. Это мне не нравится… Интриганство. Непотизм.
В чём Вы видите главный вызов будущего для Церкви?
Церкви нужно готовиться к возможным будущим экономическим потрясениям реорганизовывая границы приходов и взвешивая реальную потребность в их количестве. Нужно определится с тем, какими должны быть границы епархий для эффективной работы.
В завершение, с какими бы словами Вы, Владыко, хотели обратиться к русскоязычным православным Финляндии в преддверии своего юбилея?
В этом году Финляндская государственность празднует свой вековой юбилей. Возраст автономной Финляндской Православной церкви почти таков же. Когда я смотрю на всю вековую историю нашей Поместной церкви, я не могу не отмечать, что никогда ещё церковная ситуация не была такой хорошей, как сегодня: образовательный уровень духовенства, материальный капитал церкви, издательская деятельность и… это необходимо особо выделить как позитивную составляющую, многокультурность. Вклад православных иммигрантов в преуспеяние нашей церкви, не преувеличивая, коллосален! В приходах есть масса примеров, когда люди, не получившие в семье никакого религиозного воспитания, приводят свои детей в наши храмы. Много ли финнов водят своих детей в церковь? Это печально. Нужно быть благодарными Богу за это развитие. Но нельзя останавливаться на достигнутом. Необходимо далее продолжать делать своё дело на общее благо.
Идёт ли речь о недвижимости, мебели и … вот, я, например, приобретаю старинные иконы. Я их сразу отдаю в реставрацию. Я думаю, что после меня они должны остаться в лучшем или, по крайней мере, в том же состоянии, в каком они попали ко мне. Потому что всё, что мы имеем, это не наше. Оно дано нам в пожизненное пользование, но оно не наше. Подобным образом и деньги, которые мы так привыкли считать нашими, по сути представляют собой только кредит.
Огромное Вам спасибо, Владыка, за рассказ и наставления. Надеемся ещё в течении долгих лет возносить вместе с Вами молитвы о всех и за вся! Доброго Вам здоровья, долгих лет и милости от Бога и Спаса нашего Иисуса Христа!
Исполла эти деспота!
